О трудностях процесса реабилитации рассказывает Дильмурад Сайид.

Для справки: правозащитник и журналист Дильмурад Сайид (Саидов) родился в 1962 году в Ташкенте. В феврале 2009 года был приговорен к 12,5-летнему заключению, отсидел 9 лет (по февраль 2018 года) по статьям УК: 165, части 2 и 3 – «Вымогательство», 228, части 2 и 3 – «Подделка документов». Вышел раньше срока по УДО (условно-досрочному освобождению). В сентябре 2019 года решением Верховного суда Узбекистана признан невиновным по 2-й части 165 статьи, благодаря чему срок отсидки был сокращен на полтора года, и, таким образом, в феврале 2020 года оставшийся срок по УДО истек.

- Насколько мне известно, уголовное дело против вас было заведено за вашу правозащитную деятельность, в частности, защиту прав самаркандских фермеров. Но после заключения вы продолжили вашу правозащитную работу. В чем конкретно она проявлялась?

- Два месяца назад я съездил в Самарканд, нашел тех фермеров, которые дали против меня показания, ставшие основанием для возбуждения уголовного дела, записал на видео их рассказы о том, как они были вынуждены меня оговорить, а затем отправил эти ролики в Сенат и Верховный суд.

- И какой оттуда последовал ответ?

- Пока – тишина. Но еще в марте 2018 года я написал статью и опубликовал ее на Фейсбуке - о несоответствии Уголовно-процессуального кодекса и Конституции. Так, в 26 статье Конституции говорится о том, что подсудимый обеспечивается всеми возможностями для защиты. В 49 статье Уголовно-процессуального кодекса раньше было прописано, что любой человек, даже без лицензии адвоката, мог по доверенности защищать подсудимого, но потом эту статью ограничили – теперь только адвокаты могут представлять интересы подсудимых. То есть, наблюдается противоречие Конституции.

В том же месяце я написал еще одну статью – о необходимости создания специальных комиссий по рассмотрению и реабилитации репрессированных жертв каримовских времен. После этого мы создали инициативную группу «Восстановление справедливости». В неё вошли четыре человека: я, Агзам Фармонов, Агзам Тургунов и Саид Камол, который недавно умер. Тогда же трое из нас – я, Фармонов и Тургунов, все бывшие политзаключенные – обратились с заявлением в парламент, в котором предложили создать спецкомиссии. Причем, мы предложили разделить эти комиссии по разным группам заключенных: бывшие политзаключенные, лица, находившиеся в черном списке по уголовным статьям, военные, чьи дела засекречены, отсидевшие по религиозным статьям.

В июне я получаю ответы из Сената и Законодательной палаты Олий Мажлиса (верхней и нижней палат двухпалатного парламента Узбекистана – ред.), где говорится о том, что они одобряют нашу инициативу, более того, поддерживают ее и обязательно рассмотрят. И вот уже три года эти обещания остаются лишь в теории на бумаге.

- То есть, они должны были рассмотреть ваше предложение, но в итоге ограничились лишь отписками?

- Совершенно верно. Вот у меня в руках ответ из Законодательной палаты за подписью заместителя председателя Т. Абдусаттарова, в котором сказано: «Ваши предложения о внесении изменений в закон и подзаконные акты рассмотрены Комитетом по законодательству и судебно-правовым вопросам. Ваши предложения будут рассмотрены депутатами Законодательной палаты Олий Мажлиса республики Узбекистан в области законотворчества в этой сфере».

Ответ из Сената за подписью председателя Комитета по правовым и судебным вопросам Б. Матмуратова звучит почти аналогично: «Ваше обращение к Уполномоченному по правам человека (Омбудсмену) Олий Мажлиса республики Узбекистан рассмотрено Сенатом. Спасибо за ваши предложения и отзывы. В то же время, мы хотели бы сообщить вам, что ваши предложения по совершенствованию нашего национального законодательства будут рассмотрены комитетом и могут быть использованы в будущем при проведении судебно-правовых реформ».

Не дождавшись каких-либо действий со стороны этих органов, мы занялись регистрацией своей общественного объединения «Правовая поддержка». После трех попыток подачи заявления об этом в Минюст лишь 9 марта 2020 года наша организация была зарегистрирована.

- А на каком основании Минюст трижды отклонял вашу заявку?

- Находили в ней или нашем уставе какие-то ошибки, вплоть до орфографических. После первой попытки мы добились встречи с председателем Сената Танзилой Нарбаевой. Агзам Фармонов был у нее на приеме, и они проговорили 2,5 часа. Рассматривали несколько вопросов, в том числе, об освобождении тех, чей возраст старше 70 лет, которые при этом сидели уже более 10 лет, причем в колонии Жаслык. Этот вопрос был решен положительно: в течение, примерно, 10 дней одних по медицинской «актировке» освободили, кого-то из зоны перевели на «колонку» (в колонию-поселение), некоторых из «колонки» перевели на «проценты».

- Что такое «проценты»?

- Смягчение условий до ИР – исправительных работ.

- Регистрация вашего объединения тоже произошла благодаря Норбаевой?

- Нет, после этой встречи мы подавали заявку еще дважды. При этом, когда подали во второй раз, собрали своих сторонников и договорились с ними, что, если нам вновь откажут, мы организуем большой пикет на Сквере, у памятника эмиру Тимуру. Но до этого не дошло – в тот же день, это было 11 марта, Минюст выдал нам свидетельство о регистрации. Причем, оно было оформлено задним числом – 9-м марта. Председателем нашего объединения стал Фармонов, я – руководителем пресс-службы, покойный Саид-ага – председателем совета нашей организации.

- А Тургунов?

- Тургунов по ряду причин отделился от нас еще в декабре 2019 года.

- Насколько я знаю, при Каримове в республике была лишь одна официально зарегистрированная правозащитная организация – «Эзгулик». Теперь с учетом вашего объединения, получается, их две?

- Да, теперь две.

- Вы призывали создать комиссии по реабилитации бывших политических узников, включая вас, Фармонова, Тургунова, правозащитника и журналиста из Каракалпакстана Салиджона Абдурахманова, которых осудили не по политическим статьям…

- Да, тут я бы хотел отметить, что действительно у всех из нас уголовные статьи. И хотя каримовский режим нас политузниками не признавал, многие международные организации, например, «Хьюман Райтс Вотч», таковыми нас считают.

- А какие статьи Уголовного кодекса считаются политическими?

- 157 – «Измена государству», 158 – «Посягательства на президента республики Узбекистан», 159 – «Посягательства на конституционный строй республики Узбекистан», 161 – «Диверсия»… Вообще, начиная со 150 по 163 статьи – все, так или иначе, имеют отношение к политике.

- И сколько всего человек международными организациями были признаны политическими узниками?

- Насколько я знаю, 35-40 человек, не больше.

- Все они были осуждены не по политическим статьям?

- Нет, некоторые из них – именно по политическим. Например, Исраил Халдаров, который, будучи членом оппозиционной партии «Эрк», после андижанских событий мая 2005 года озвучил цифры погибших и место их массового захоронения – на кладбище в Богишамоле. И его, обвинив в участии в этих событиях, осудили, в том числе, по 159 статье. В общей сложности, он провел в заключение 11 лет.

Хотя, да, в основном статьи применяются не политические, причем, в основном в делах моих коллег фигурирует статья 165 – «Вымогательство». И, тем не менее, главной задачей нашего объединения является полная реабилитация всех невинно осужденных.

- Ну и, наверное, возмещение им причиненного материального и морального ущерба?

- Да, и тут как раз возникает вопрос: почему Олий Мажлис и Сенат не только до сих пор не рассматривают вопрос о создании комиссий по реабилитации, но даже и нигде его не озвучивают. Не только они, но и президент. И это несмотря на то, что в своих выступлениях он сравнивал действия Службы национальной безопасности до 2016 года с работой НКВД конца 30-х годов 20 века. Также и узбекские СМИ, и депутаты этот вопрос не поднимают. Также как и не упоминают о преступлениях в закрытой два года назад по указу президента колонии в Жаслыке. Кроме нас, этим никто не занимается.

Почему? Я считаю, этому есть две причины. Во-первых, нынешнему правительству и парламенту вообще не с руки положительно решить вопрос о реабилитации, потому что, и в правительстве, и в парламенте до сих пор сидят лица из команды Каримова. Во-вторых, как вы правильно сказали, решение вопроса реабилитации связано с финансами, так как государству придется возместить материальный и моральный ущерб, а это миллиардные суммы (миллионы долларов – ред.).

- Если предположить, что власти согласились на реабилитацию, какую лично вы потребовали бы сумму?

- Можно, я на ваш вопрос отвечу вопросом? 9 лет – это 108 месяцев. До того, как меня посадили, в среднем я зарабатывал по 400 долларов в месяц. Получается, около 45 тысяч долларов – примерно, 500 миллионов сумов. Это еще ничего. А моральный ущерб? В мое отсутствие погибла моя семья – жена и пятилетняя дочь (разбились в автокатастрофе, - прим. авт.). Пока я находился под стражей, ушла из жизни моя мать. И после этого вы можете назвать мне размер морального ущерба?

- Нет, конечно, и, думаю, никто не сможет.

- А таких, как я, знаете, сколько я людей перевидал?

- Сотни?

- Да, не меньше. У кого-то жена получила хронические заболевания, у кого-то, чтобы он признался в вине по сфабрикованному делу, взяли в заложники семью. Кто может посчитать их моральный ущерб? Несколько месяцев назад в Кашкадарье был отменен приговор бывшему военному [Чуяну] Маматкулову и выплачен ущерб в 60 миллионов сумов. Это всего около 6 тысяч долларов. И вот теперь сами сделайте выводы, почему я говорю о миллиардных суммах.

Есть и другая причина того, что тема реабилитации властями республики замалчивается. Это горькая правда, но мы сами, бывшие политузники, никак не можем объединиться в один кулак и действовать сплоченно. Еще весной 2018 года я публично высказался: независимо от того, будет у кого-то из нас официальная регистрация в Минюсте или не будет, разрозненно мы ничего не добьемся.

- А в чем, на ваш взгляд, причина этой разрозненности?

- Я не знаю, может, кто-то из наших коллег нам не доверяют, кто-то вообще потерял веру в справедливость. К примеру, Самандар Куканов несколько раз пытался добиться справедливости, но ничего не получилось, также ничего не вышло и у бывшего владельца «Рустам-банка» Рустама Усманова…

 Единственный человек, который постоянно с нами поддерживает связь, это Салиджон Абдурахманов из Нукуса. И именно по причине нашей разрозненности, я считаю, на единоличные обращения власти реагируют лишь отписками, открыто нарушая статьи 13, 15 и 112 Конституции, закон «Об обращениях юридических и физических лиц», статьи 11, 22, 23, 85, 87, 94, 95, 455 Уголовно-процессуального кодекса и так далее.

Недавно мы от лица нашего объединения «Правовая поддержка» подготовили письмо-обращение на имя председателя Сената Танзилы Нарбаевой с просьбой рассмотреть вопрос о создании комиссий по реабилитации бывших политических заключенных. И теперь хотим передать его при личной встрече. Еще в прошлом году мы пытались с нею встретиться, но помешала пандемия и связанный с нею карантин. В этом году она также никак не может найти для нас свободное время. Хотя, насколько мне известно, она в курсе поднимаемого нами вопроса, и мы верим, что рано или поздно она нас примет, и он решится в лучшую сторону.

- А разве не президент решает такие вопросы?

- Нет, по принципу Основного закона республики Узбекистан, контроль за исполнением законов и постановлений Сената возложен именно на его председателя. Более того, председатель вправе требовать объяснений по нашему обращению у соответствующих комитетов парламента. Не будет же этим заниматься президент.

- Формально – да, но все равно ведь все решает он, нет?

- Да, фактически это решает президент, но мы должны действовать в рамках законов. Президент может, конечно, издать указ о реабилитации, но ведь и он формально должен подтверждаться решением Сената, правильно? Поэтому без согласия Сената президент такой указ не издаст, а Сенат, в свою очередь, не примет решение без его согласия. Получается такой замкнутый круг. Но все равно в рамках законов мы должны обращаться не к президенту, а в Сенат.

Беседовал Сид Янышев