Проповеди на пятничных намазах в мечетях городов Свердловской области и других регионах Уральского федерального округа уже мало где произносят на татарском языке. 

Переход на русский язык мусульманской проповеди, ставший для Урала уже повсеместным явлением, за исключением только сельской местности с компактно проживающим там татаро-башкирским населением, вызван не только тем, что городские татары и башкиры не владеют в совершенстве своим национальным языком, но еще и тем, что они просто перестали ходить в мечети. Общее впечатление, которое появляется при посещении культовых исламских учреждений Урала: происходит процесс смены этнического состава мечетей, когда на смену татарам приходят мигранты из Центральной Азии. Причины этого не только в том, что татары в городах более светские по своему мировоззрению, а мигранты более набожные, но и потому, что многие татары испытывают дискомфорт от присутствия мигрантов в мечетях, о которых порой высказываются весьма нетолерантно, считая, что мигранты "заполонили" их "татарские" мечети.

Однако подобное суждение не совсем справедливо, поскольку порой приезжие из Центральной Азии и Северного Кавказа сами выступают инициаторами строительства мечетей и молельных комнат (мусалля).

Например, в городе Камышлов на востоке Свердловской области один из жилых коттеджей переделали в мечеть. Имамом служит Даврон Садиков, в прошлом торговец на местном рынке. При посещении этой мечети словно попадаешь в таджикский культурный центр: стены украшены вывесками и плакатами на таджикском языке, да и контингент прихожан состоит преимущественно из таджиков. Если татары смотрят на мечеть не только как на место молитвы, но и считают, что она должна выполнять и этнокультурные функции, то в случае с таджикскими мечетями получается точно так же: они становятся центрами сохранения таджикской культуры.

Есть еще одна тенденция, которую стоит отметить при характеристике ислама на Урале. Несмотря на то, что мигрантская среда уммы (мусульманской общины) Урала многонациональная, есть примеры, когда существует фактор этнизации мечетей, то есть в одной мечети доминируют представители одной национальности, а в другой мечети – другой. Пример мечети Камышлова в наибольшей степени подходит под такое описание.

Секуляризация татарского населения в советское время, продолжающаяся и в постсоветский период, контрастирует с большей религиозной активностью мигрантов. Часто ряды духовенства в мечетях Урала пополняют мигранты потому, что более соответствуют требованиям к имаму, чем местные татары. Например, они владеют арабским языком, учились в медресе, в то время как многие пожилые татарские муллы не имеют такого багажа знаний, умея лишь совершать обряды и выучив молитвы путем зубрежки без понимания содержания. Часто имамами такие татары становятся на пенсии, будучи самоучками в религиозных ритуалах и избираясь местным татарским населением на эту должность.

В итоге складывается ситуация, когда такие татарские муллы проигрывают в глазах полиэтничной общины своей мечети, которая настаивает на передаче полномочий имама более религиозно подкованному мигранту. Такая ситуация наблюдалась в 2015 году в мечети города Верхняя Салда, где многонациональная община выдвигала на роль имама одного из таджикских мигрантов, требуя от 70-летнего татарского муллы Фавила Сарварова уступить ему место. Впрочем, вскоре этот кандидат на должность имама был депортирован в Таджикистан, а муфтий ДУМ Свердловской области (Центрального муфтията) Абдуль-Куддус Ашарин, в чью юрисдикцию входит этот приход, решил направить имамом туда своего заместителя Наиля Хакимова, имеющего религиозное образование.

Кстати, по словам Хакимова, регулярно посещавшего мечети Екатеринбурга, татары составляют 1–2% от общей массы прихожан. Фактически мы сегодня наблюдаем уникальную ситуацию, когда татары в городах Урала возвращаются обратно к советской практике совершения религиозных обрядов на дому. Но если тогда это было вызвано отсутствием мечетей, следствием политики государственного атеизма, то сегодня это делается именно по причине доминирования в мечетях мигрантов.

Нередко обряды жизненного цикла (например, обряд имянаречения родившегося ребенка) таджикский имам, к которому обращаются татары, придя в мечеть, совершает без объяснения сути обряда, формально, что им не нравится. Поэтому татары Урала предпочитают приглашать на дом муллу своей национальности (часто это бывает выучивший ритуалы и молитвы пенсионер-самоучка) для совершения обрядов точно так же, как это практиковалось у них в советское время, но не идти за этим в мечеть.

Любопытное эмпирическое наблюдение сделал признанный специалист по исламу на Урале Алексей Старостин, возглавляющий Центр тестирования по русскому языку как иностранному граждан зарубежных стран Уральского государственного горного университета. Через этот центр прошло около 14 тыс. мигрантов, каждого из которых Старостин включил в свои исследования. Из всей массы мигрантов, прошедших обучение через центр, по его наблюдениям, приблизительно 700 человек состоят в браках с русскими женщинами. Естественно, разговорным языком общения в таких семьях, даже в случае принятия женой ислама, становится русский язык, и интеграция мигрантов в российский социум происходит намного быстрее.

В 2011 году муфтий Ямало-Ненецкого автономного округа на севере Урала Хайдар Хафизов на одной из конференций заявил, что "эпоха татарского ислама и татарских мулл прошла". Хоть эти слова и вызвали возмущение у татарского духовенства других регионов, сказанное им пять лет назад объективно отражает реальность не только севера федерального округа, но и сегодняшнюю картину на Среднем Урале. Мигранты не только поменяли этнический состав существовавших до их приезда приходов, но нередко и сами выступают в роли строителей мечетей, то есть процесса этнического замещения не происходит, мусульманская община изначально формировалась мигрантами. Полагать, что эта ситуация как-то кардинально изменится в ближайшее время, не стоит: мигранты, по-видимому, будут доминировать среди прихожан мечетей в городах. Лишь в деревнях контингент верующих будет представлен татаро-башкирским большинством, и именно там будут сохраняться национальные языки.

Камышлов–Свердловск–Казань

Раис Сулейманов,

эксперт Института национальной стратегии.